член Национального общества краеведов Украины
Первые испытания
Большевистский переворотподорвали положение Всеволода
Жданова: все его банковские сбережения в размере десяти тысяч рублей пропали в
огне национализации 1918 года. И всё же приобретённый колоссальный опыт и слава
одного из лучших инженеров Юга России помогли удержаться на плаву.
Перетерпев смутное время Гражданской войны, Жданов при организации в 1923 году Высшего Совета Народного Хозяйства СССР (ВСНХ) получил место начальника металлургического отдела Главметалла и переехал в Москву. Улыбка госпожи Фортуны дала возможность заниматься большими делами во благо своей Родины.
Но всё это советское
благосостояние носило оттенок эфемерности, в любой момент можно было получить
клеймо контры, буржуазной сволочи, белогвардейского отребья, агента Антанты и
лишиться всего, в том числе свободы и самой жизни.
На даче в Подмосковье, 1924 год
30 декабря 1922 года на политической карте мира появилось
новое государство – СССР. И хотя между СССР и Бельгией дипломатические
отношения отсутствовали, Эльна в 1924 году через Генеральный Консулат в Риге
сумела оформить проездные документы на себя и детей, чтобы повидаться с
родителями.
О, это была незабываемая
поездка! Папа, мама и, конечно, братья и сёстры! Какая встреча, объятья, слёзы,
воспоминания! За семь лет разлуки родители заметно сдали, особенно, отец. Но на
это хотелось закрыть глаза, не говорить вслух, чтобы не портить праздничного
настроения. Воздух свободного общества пьянил. Эльне казалось совершенно
нереальным, что лишь несколько часов назад её окружал другой мир, где властвуют
люди в чёрных кожанках с торчащими из деревянной кобуры маузерами на боку. А
она безо всякой слежки гуляет по неповторимому Брюсселю!
После поездки супруги Ждановы вместе с
детьми устроили семейный совет, результатом которого стало тяжёлое решение
отправить старшего сына к деду Эрнесту и бабушке Матильде. В июле 1925 года
Юрию исполнялось шестнадцать лет, и можно было попытаться использовать этот
факт для осуществления задуманного, пока «железный занавес» не отделил
окончательно Советскую Россию от цивилизованного мира. Понятия «Отечество» и
«Государство» оказались далеко не синонимами, и выезд в Европу гарантировал не
только получение прекрасного образования. ДесятилетнийРостиславввиду возраста и
болезни должен был оставатьсясродителями.
Юрий Жданов, 1925
год
А через два года Эрнест Альбертович Сундгрен умер.
На его погребение собрались дети и внуки. Из Москвы приехали Эльна Эрнестовна с
сыном Ростиславом. Всеволод Иванович Жданов как раз отправлялся в командировку
в Соединённые Штаты, и ему не разрешили отложить поездку и присутствовать на
траурной церемонии вместе с супругой и сыновьями.
Из командировки Всеволод Жданов возвращался через
крупнейший бельгийский морской порт Антверпен. Его сопровождали сотрудники ГПУ,
которые перед посадкой в поезд на Москву, запретили отлучиться с
железнодорожного вокзала в Брюсселе, чтобы выразить соболезнование маме-тёще и
повидаться с сыном. Но на перрон прибежал Юрий и бросился к отцу, находящемуся
в окружении чекистов. Этобылаих последняя встреча.
В конце 1928 года Всеволод Жданов выехал
в очередную командировку в Америку, после которой его в приказном порядке
отправилина месяц в Кисловодск пить минеральную воду. К концу отдыха там же в
Кисловодске Жданова арестовали вместе с другими инженерами и привезли в Москву.
В числе группы из восьми специалистов ГлавметаллаВсеволоду Ивановичу предъявили
обвинение в участии в контрреволюционной организации, якобы существовавшей в
аппарате ВСНХ. Ордер на арест от 1 ноября 1928 года подписал лично Генрих
Ягода, на то время заместитель председателя Объединённого Государственного Политического
Управления СССР. ОГПУ стало правопреемником ВЧК в деле «красного террора» над
гражданами огромной страны.
Всеволод Жданов после
командировки в США, 1928 год
На первичном допросе 2 ноября 1928 года Всеволод Жданов показал, что причина ареста ему неизвестна, вины за собой он не чувствует, и икакой контрреволюционной организации в аппарате ВСНХ не существует. Обвинение Жданову было предъявлено только 11 февраля 1929 года, однако, по сути дела допросы не проводились вовсе.В заточении его продержали три года: в начале девять месяцев на Лубянке, а затем перевели в Бутырскую тюрьму.
Длительное время жёны даже не знали, где находятся мужья и что с ними. Во всех учреждениях и тюрьмах, по которым бегали смятённые женщины, им отвечали: «Нет таких». Через три месяца на Лубянке Эльне сказали, что муж у них.
Раза три-четыре её вызывали туда для допроса. Каждый раз Эльна возвращалась домой совершенно истерзанная внутренне, напуганная вопросами, которых не понимала, на которые не могла ответить. Однажды весной 1930 года следователь опять потребовал явиться на Лубянку. Перспектива идти в страшное учреждение сразу отнимало все силы и, казалось, что ноги становятся ватными. Но лучше предоставить слово самой Эльне Эрнестовне Ждановой.
«Я была в чёрном шёлковом пальто; потом объясню, почему я пишу это. Допрашивали долго и перекрёстно, но я ничем не могла удовлетворить их любопытство. Вдруг дверь сзади меня отворилась, я повернула голову и увидела своего мужа с жандармами по бокам. Я вскочила и бросилась к нему, но меня грубо оттолкнули. Ни одного слова, ни одного звука он не произнёс, лицо его было распухшее, жёлтое и совершенно безумное. Его глаза были устремлены на моё пальто. Мне казалось, что я вижу человека ненормального перед собой. С ужасом в душе я обратилось к моим допросчикам, умоляя их подойти к мужу, поговорить с ним, но услышала грубый крик и отказ в ответ.
Мужа стремительно выставили из комнаты. Не помню, о чём меня ещё спрашивали, меня всю трясло, я заливалась слезами. Только много позже, когда Вадя уже вернулся к нам, я узнала, что тяжёлые лишения в камере на Лубянке, скверное питание и цинга так изменили его лицо и его вид. Его такой сосредоточенный взгляд на моё пальто объяснялся тем, что ему всё время говорили, что я арестована и нахожусь рядом с ним в камере, и ему даже слышался мой кашель. И тут он понял, что это ложь, потому что я тогда должна была быть в зимнем пальто на допросе».
Вскоре после этого Всеволода Ждановаи остальных «контрреволюционеров» перевели в Бутырскую тюрьму, и жёнам стали давать свидания и разрешили передавать еду и фрукты, особенно лимоны, которыепродавались тут же в тюрьме, в учреждённом буфете. Эти свидания были точно залогом какого-то успокоения, надежды и веры в счастливый конец.Как вдруг неожиданно стряслась новая, куда более страшная беда.
С 25 ноября по 7 декабря 1930 года в Москве проходил первый шумный процесс по делу «Промпартии». Председателем суда выступал А. Вышинский, одним из обвинителей – Н. Крыленко. Во вредительстве и контрреволюционной деятельности обвинялся целый ряд видных специалистов в области техники и планирования. Суд вынес всем обвиняемым смертный приговор, который по решению ЦИК СССР заменили длительными сроками тюремного заключения. Параллельно чекисты фабриковали отраслевые дела «экономического саботажа и подготовки контрреволюционного переворота».
13 января 1931 года Коллегией ОГПУ Всеволод Жданов и семеро его коллег были также осуждены к высшей мере социальной защиты – расстрелу, с заменой на 10-летний лагерный срок, конфискацией имущества и отправкой членов семьи в ссылку. Подругам жизни «антисоветски настроенной верхушки буржуазной интеллигенции в системе ВСНХ» сообщили лишь о первой части приговора.
«Я и сейчас не имею слов, чтобы выразить то, чем это стало для нас. Вечером мы все жёны собрались в доме братьев одного из заключённых и знали только одно, что надо действовать, хоть душа убита, и ноги подкашиваются. Мы знали, что надо писать, надо молить о сохранении жизни наших любимых. Мы обратились в «Красный Крест» (он также ведал делами заключённых) к Е. П. Пешковой, жене Максима Горького, которая председательствовала там, и к её помощнику присяжному поверенному Винаверу (сколько помнится, Винавер тоже потом погиб в застенках ГПУ). Оба они очень искренно и сердечно отнеслись к нашему делу, к нашему горю и тоже советовали сейчас же писать заявления и просьбы и немедленно подать ихв «окно» одной из башенок Кремлёвской стены, специально приспособленного для этого.
Мы не спали ни ночь, ни день, всё сделали и разошлись, шатаясь, по домам, в ожидании своей участи. Нам обещали дать последнее свидание перед расстрелом. В каком виде мы предстанем пред лицами наших мужей на этом свидании? Но нас встретили их улыбки и радостные вскрики:
Что это было? Комедия? Или смертельная игра людьми?! До сих пор не понимаю!»
Вскоре после этого внутри Бутырской тюрьмы было открыто «Техническое бюро», в котором поставили работать осужденных по делам «Промпартии». Они продолжали жить в той же камере все вместе. Настроение инженеров самое бодрое и весёлое. Но какое ГПУ без сюрпризов?! Вдруг по неизвестной причине подругам по несчастью Э. Ждановой и В. Таубе перестали давать свидания, что привело женщин в большую тревогу.
«В конце третьей недели я получаю коротенькое письмо Вади из Днепропетровска. Он и Е. А. Таубе, бывший барон, не только большой наш друг, но и друг ещё моих родителей, посланы на некоторое время из тюрьмы с конвойными в качестве технических директоров на Брянский завод. Они исполняют там свою должность, окружённые теми же конвойными. Просто анекдот, но это истинная правда.
В. Жданов и Е. Таубе (в центре), 1931 год
Муж заканчивает письмо успокоительным словом: всё будет хорошо, дорогая! Ещё приходит оттуда несколько коротеньких записочек, затем опять полное молчание. Сердце трепещет, волнение растёт, бегаем в тюрьму, там их нет, и ничего не известно. Опять мрачные мысли – не жизнь, а ужас. Так исполняется более чем трёхлетнее отсутствие мужа. И вдруг как-то поздно вечером кто-то стучится в дверь и – Боже мой! – Вадя бросает чемодан и обнимает меня! Пережилось всё тяжёлое, и пришёл радостный миг встречи. Вышел мой дорогой муж из тюрьмы после тяжких моральных страданий, ничем не запятнавши своего честного имени, никаким подписями и никакой ложью».
Всеволода Жданова освободили из-под стражи в октябре 1931 года с высылкой в Украину для отбытия там срока и назначением на должность главного инженера Днепровского Государственного Завода в Каменском. Руководил предприятием 35-летний «красный директор» И. Манаенков, который в частной беседе как-то обмолвился, что именно он выпросил у Серго Орджоникидзе заключённого Жданова на место технического директора.
Низшее образование не помешало стремительной карьере Иосифа Петровича. В возрасте 28 лет Манаенков уже возглавлял металлургический завод в Макеевке, затем его отправили в Днепропетровск замдиректора завода им. Петровского. Здесь он встретил Марию Журавлёву, уроженку Каменского, женился на ней в 1926 году, усыновив двоих её детей от первого брака – Ирину и Олега, – и дав жизнь сыну Юрию.
Семья Манаенковых
В конце 1927 года Манаенкова перевели в город Каменскоеуправляющим Днепровским заводом, где функции руководителя предприятия безраздельно принадлежали техническому директору Ивану Бардину. Когда в феврале 1929 годаБардина направили на строительство Кузнецкого металлургического комбината, его обязанности перешли в распоряжение начальника прокатных отделений ДГЗ Дмитрия Злотницкого. Но уже в начале 1931 года Злотницкого арестовали по сфальсифицированному делу «Реконструктор», и завод остался без яркого главного инженера.
В 1932 году И. Манаенков становится слушателем московскойПромакадемии. В его отсутствие заводом руководили Н. Голубенко, а затем А. Завенягин. Несмотря на громкое название, Промышленная Академия давала знания лишь в объёме средней школы. «Красные директора» получали здесь также общие сведения, необходимые для работы в тяжёлой индустрии. Завершив обучение, Иосиф Манаенков во второй половине 1933 года вернулся на Дзержинку, чтобы работать в паре с выдающимся инженером Всеволодом Ждановым.
(отрывок из книги А. Слоневского «Эльна»)
(отрывок из книги А. Слоневского «Эльна»)
Немає коментарів:
Дописати коментар