пʼятниця, 3 травня 2019 р.

Эльна(Продолжение.ч5)

Александр Слоневский,
член Национального общества краеведов Украины

Истребление советских людей

Убийство 1 декабря 1934 года С. Кирова дало старт новому истреблению советских людей, которое достигло апогея в 1937-1938 годы. Казалось, кого-то обуяло дикое желание уничтожить всех и всё на земле и особенно тех, кто ещё помнил, знал дореволюционное прошлое.


Страшный 1937 год. Как огненный смерч закрутился он по всем углам и уголкам Советского Союза, по всем большим и маленьким городам, заводам, шахтам, местечкам и деревням. Опустошалось всё под метёлку и выметалось всё без различия: и заслуженные партийцы с большим стажем, и беспартийные, совершенно ни в чём неповинные люди, честно и добросовестно работавшие на благо своей родины. 

Тюрьмы переполнились до отказа, и вновь стали просачиваться отовсюду терзающие душу слухи о тяжких допросах, о зверских пытках с требованием совершенно несуразных подписей. Опять бесконечные тайные и явные приговоры, и этапы за этапами в далёкие и близкие лагеря, где сосланные становились «доходягами», и откуда возврата не было.


Автозак, или Чёрный Воронок

Будучи в ноябре 1937 года в очередном отпуске в Сочи – Всеволод Жданов каждый год премировался бесплатной путёвкой в гостиницу «Ривьера» – супруги получили сообщение, что на заводе Дзержинского арестован «красный директор» Манаенков, главный бухгалтер Рак и многие другие. Это были не какие-то абстрактные «враги народа», которыми пугали доверчивых обывателей, но сослуживцы Всеволода или давние знакомые семьи Сундгрен и лично Эльны.

Эльна видела, как омрачился Всеволод. Трудно сказать, поднялась ли тогда у Жданова какая-нибудь тревога за себя. Возможно, он рассуждал, как и супруга: ещё неизвестно в чём там дело, он проверен тремя годами тюрьмы, и едва ли это коснётся его ещё раз.

«Кончился отпуск, мы вернулись на завод. Там уже был новый «красный директор» (Хлебников В. В. – А. С.), инженер из молодых, конечно, как полагалось, коммунист. Он очень приветливо встретил мужа, и началась у них работа вдвоём; молодой директор просил ввести его во все дела завода, поделиться своим опытом. Он буквально высасывал всё из мужа, и часто до двух-трёх часов ночи я не могла дождаться Всеволода домой. И все-таки я, как слепая, ничего страшного в происходящем не видела. Так всё тянулось ноябрь и декабрь.

29 декабря 1937 года, когда мы готовились к приезду сына Ростислава к Новому году и радовались, что будем праздновать втроём, я из окна дома увидела мужа, идущего в сопровождении каких-то лиц в форме. Ясно, каких лиц! Всё потемнело у меня в глазах, сердце упало.У мужа лицо точно посерело. Удар был неожиданным и жестоким. Значит, в течение месяца новый «красный директор» высасывал из главного инженера всё, что мог в отношении завода, чтобы теперь предать его властям. Значит, ни бывшее сидение в ГПУ, ни прекрасная честная работа и восстановленный завод не оказались доказательством его лояльного отношения, и пришёл момент ликвидации.

Всеволод Жданов, последнее фото

Тогда я ещё этого не понимала и, конечно, не думала, что вижу мужа последние минуты в жизни. Оба мы были как подрезанные. Я села рядом с ним на диван, он обнял меня, и мы застыли. Люди шарили по всем нашим вещам. Взяли все мои письма к Ваде, отобрали орден Ленина, фотоаппарат-лейку и всякие вещи из письменного стола. Когда «лица» разрыли весь наш дом, они велели мужу собрать вещи и идти с ними. Я провела Всеволода до выхода, мы крепко-крепко обнялись и в последний раз поцеловались. Вместе со всеми муж сел в наш «Бьюик», и я осталась одна. Вся жизнь померкла. И одна мысль страшнее другой начали мучить воображение: что если и меня увезут ночью, как уже увозили все эти ночи других жён. И я не увижу даже сына моего. Или вдруг Ростислава тоже арестуют в Москве, а меня не будет с ним. Нельзя мне оставаться здесь, но как можно скорее ехать в Москву!

Обдумав весь ужас своего положения, я стала собираться в дорогу, позвонила нашему шофёру с просьбой отвезти меня в Днепропетровск, но получила ответ, что машина опечатана, и ему не разрешено её брать. Пришлось сговориться с одним стариком, имевшим тачку, и на ней доставить вещи на заводскую железнодорожную ветку, оттуда поездом до Днепропетровска.

Московский поезд уходил часа через два-три, и я имела время поехать кое с какими вещами для мужа в НКВД, надеясь, что их передадут. Но, конечно, просьбы мои оказались тщетны. Старик-носильщик, устраивая меня и мои вещи в вагоне, похлопал сочувственно по плечу».
1 января 1938 года Эльна Жданова приехала на Курский вокзал Москвы.Радость её, сын Ростислав стоял на перроне – бледный и сразу осунувшийся: неожиданный приезд матери всё сказал ему. Большая и редкая дружба и любовь сковывали и привязывали их друг к другу. Мерещились всякие страхи, и всё же тогда ещё не верилось и не представлялось, что скоро и этому неполному счастью придёт конец.

В Москве Эльна Эрнестовна находилась при постоянно болеющем сыне-сердечнике с вечной думой и болью об отце и муже, в трепетном ожидании – что-то должно выясниться. Должна же определиться полная невиновность человека, ничем не грешившего, ничего не знавшего, кроме своей тяжёлой ответственной работы на им же восстановленном, ему вверенном заводе. И жаловаться на жизнь Ждановы тоже никогда не жаловались, чтобы за это привлечь мужа. Окружённые вниманием, уважением со всех сторон, а также материальным достатком, они всегда и всем оставались довольны.
………

«Вдруг вызывают меня на Лубянку «в такой-то день, в такой-то час». Вот сколько лет прошло, далеко я теперь от всего этого, а пишу и [пальцы] дрожат, как тогда. Это знает всякий, кто вызывался туда…

Назначили мне к шести, но вызвали к следователю наверх только в десять часов. И у него в кабинете я долго сидела, пока он что-то писал, уходил и приходил. Потом, наконец, стал расспрашивать меня о муже, и чтобы я отвечала всю правду. Смешно, что же я буду скрывать? Конечно, правду; вот, что здесь пишу и ему говорила: о служении мужа Советскому правительству можно судить по его блестящей работе. На это, к моему удивлению, этот молоденький следователь мне отвечает:
- Работа не свидетельство, вредители именно так и делают.
- Ну, тогда мне вам больше нечего сказать.

Опять потекли дни работы и тихого пребывания с сыном, всегда вдвоём. Приходили к нам друзья и уходили; и точно у всех людей стоял стон в душе, ведь почти не существовало семьи, где не было подобного же горя. На Лубянку меня вызвали ещё два раза и опять отпустили. Какая-то страшная игра».

А в отношении Всеволода Жданова продолжалосьраскручиваться следствие. С формальной точки зрения дело оформлялось безукоризненно с соблюдением всех законодательных и процессуальных норм. Арест и обыск произведены с санкции прокурора и на основании ордера горотдела НКВД. Протоколы допросов и очных ставок подписывались обвиняемым с пометкой: «протокол читал, с моих слов записано верно». Но, по сути, всё представляло собой грандиозную фальсификацию.

Дознание вёл начальник отделения третьего отдела УГБ НКВД по Днепропетровской области лейтенант госбезопасности Шумков. Обвинения носили самый общий и расплывчатый характер, любая технологическая авария на заводе представлялась результатом тщательно спланированных диверсионных актов и вредительства.

На допросах 3 и 4 января 1938 года Шумков изобличал Жданова в том, что с начала 1935 года тот являлся активным участником антисоветской правотроцкистской организации. В целях расширения состава организации завербовал в таковую шесть человек из числа бывших ответственных работников завода, которые по его заданиям проводили организационную и практическую подрывную работу. Через завербованных лиц, а также сам лично осуществил ряд крупных вредительских актов на заводе имени Дзержинского, чем причинил громадный ущерб государству.

Но даже в чекистских застенках Всеволод Жданов имел мужество противостоять давлению следствия.
Шумков: Следствие располагает данными, что Вами в организацию были также привлечены Ф. Потоцкий – замначальника цеха водоснабжения и А. Сокол – замначальника строительного цеха, которые по Вашим заданиям проводили диверсионную и вредительскую работу. Вы подтверждаете это?


Алексей Сокол, на склоне лет

Жданов: Я это категорически отрицаю, никого из указанных выше лиц я в организацию не вербовал и о принадлежности их к организации ни от кого не слышал. Потоцкий и Сокол имеют преклонный возраст, и делать на них какую ставку я не мог, поскольку стоял всё время вопрос о переводе их на пенсию. Кроме того, строительный цех никакого строительства не ведёт, это дело УКСа, а ведёт работы по ремонту зданий, инвентаря завода и так далее. Так что никакой необходимости даже из этих соображений привлекать Сокола в организацию не было.

По завершении следствия дела передавались на проверку экспертной комиссии. И лишь после её положительной аттестации составлялось окончательное обвинительное заключение.

31 марта 1938 года при участии диввоенюриста Орлова (председатель) и членовколлегии бригвоенюристовЗарянова и Кулика в Днепропетровске начала работу выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР. Среди обвиняемых по делу антисоветской правотроцкистской организации проходил 58-летний технический директор металлургического завода им. Дзержинского Всеволод Иванович Жданов.

Главного инженера ДГЗ признали виновным в том, что он с 1934 года являлся активным участником правотроцкистской шпионской организации и по заданию этой организации на протяжении 1934-1937 годов занимался шпионажем в пользу одного иностранного государства. По выводу следствия, Жданов вербовал в организацию новых членов и проводил через них большую вредительскую работу, направленную на дезорганизацию нормальных условий работы завода. Председательствующий Орлов огласилподготовленный заранее вердикт:
- Жданова Всеволода Ивановича расстрелять. На основании постановления ЦИК СССР от 1/XII-1934 года приговор привести в исполнение немедленно.

В 18 часов 50 минут заседание, продолжавшееся 15 минут, было закрыто, и в тот же день в Днепропетровской тюрьме выстрелом из нагана в затылок приговор привели в исполнение.


Ворошиловский стрелок

В Днепропетровске, Днепродзержинске и по всем городам и весям необозримого Советского государства, свирепствовала социалистическая законность. Уже доходило до того, что, не дожидаясь вынесения приговора, арестовывали жён подследственных как членов семьи изменников родины.

Так, 1 декабря 1937 года забрали Веру Сурину, супругу секретаря парткома ДГЗ Михаила Рафаилова, суд над которым состоялся лишь 14 января 1938 года.

7 марта 1938 за три недели до суда над директором ДГЗ арестована Мария Стефановна Манаенкова.

16 мая 1938 года в Москве арестована Эльна Жданова.
Верхом цинизма со стороны Днепродзержинского отдела НКВД явилась расписка, взятая у Ольги Мениксар, сестры Эрнеста Мениксара, техника-геодезиста завода Дзержинского. После приговора по первой категории в отношении братьев Карла и Эрнеста, что на языке чекистов означало расстрел, и последующего ареста жены Эрнеста – Марии Дмитриевны, Ольга Георгиевна Мениксар взяла под опеку их сына, шестилетнего Арнольда. Теперь её обязывали воспитать племянника в советском духе!


Карл Мениксар (тюремное фото)

Подписка
Днепродзержинск, ноября 15 дня 1938 г.
Я, нижеподписавшаяся Мениксар Ольга Георгиевна, даю настоящую подписку Днепродзержинскому Городскому отделу НКВД в том, что мною действительно взят на воспитание 29/IV-38 г. Арнольд Эрнестович Мениксар шести лет – сын моего родного брата Эрнеста Георгиевича Мениксара, репрессированного органами НКВД. Я обязуюсь взятого мною ребёнка воспитывать в Советском духе, предоставить возможность посещения школы, следить за ребёнком, чтобы он был одет, и приобретать ему всё необходимое. Я предупреждена, что за воспитание взятого мною Арнольда Мениксара я несу полную ответственность, в чём и подписываюсь: Ольга Мениксар.

Ольга Мениксар

Кажется совершенно находящим оправдание, что во время гитлеровской оккупации Каменского, преподаватель 1-й школы Ольга Мениксар возглавила отдел образования при городской управе, отвечающего за обучение детей, имеющих немецкие корни. А при приближении Красной Армии в сентябре 1943 года эвакуировалась на Запад.

(глава из книги А. Слоневского «Эльна»)

Немає коментарів:

Дописати коментар