член Национального общества краеведов Украины
Истребление советских людей
Убийство 1 декабря 1934 года С. Кирова дало старт новому
истреблению советских людей, которое достигло апогея в 1937-1938 годы.
Казалось, кого-то обуяло дикое желание уничтожить всех и всё на земле и
особенно тех, кто ещё помнил, знал дореволюционное прошлое.
Страшный 1937 год. Как огненный смерч закрутился он по
всем углам и уголкам Советского Союза, по всем большим и маленьким городам,
заводам, шахтам, местечкам и деревням. Опустошалось всё под метёлку и
выметалось всё без различия: и заслуженные партийцы с большим стажем, и
беспартийные, совершенно ни в чём неповинные люди, честно и добросовестно
работавшие на благо своей родины.
Тюрьмы переполнились до отказа, и вновь стали
просачиваться отовсюду терзающие душу слухи о тяжких допросах, о зверских
пытках с требованием совершенно несуразных подписей. Опять бесконечные тайные и
явные приговоры, и этапы за этапами в далёкие и близкие лагеря, где сосланные становились
«доходягами», и откуда возврата не было.
Автозак, или Чёрный Воронок
Будучи в ноябре 1937 года в очередном отпуске в Сочи – Всеволод
Жданов каждый год премировался бесплатной путёвкой в гостиницу «Ривьера» – супруги
получили сообщение, что на заводе Дзержинского арестован «красный директор»
Манаенков, главный бухгалтер Рак и многие другие. Это были не какие-то
абстрактные «враги народа», которыми пугали доверчивых обывателей, но
сослуживцы Всеволода или давние знакомые семьи Сундгрен и лично Эльны.
Эльна видела, как омрачился Всеволод. Трудно сказать,
поднялась ли тогда у Жданова какая-нибудь тревога за себя. Возможно, он
рассуждал, как и супруга: ещё неизвестно в чём там дело, он проверен тремя
годами тюрьмы, и едва ли это коснётся его ещё раз.
«Кончился отпуск, мы вернулись на завод. Там уже был
новый «красный директор» (Хлебников В. В. – А.
С.), инженер из молодых, конечно, как полагалось, коммунист. Он очень
приветливо встретил мужа, и началась у них работа вдвоём; молодой директор
просил ввести его во все дела завода, поделиться своим опытом. Он буквально
высасывал всё из мужа, и часто до двух-трёх часов ночи я не могла дождаться
Всеволода домой. И все-таки я, как слепая, ничего страшного в происходящем не
видела. Так всё тянулось ноябрь и декабрь.
29 декабря 1937 года, когда мы готовились к приезду сына
Ростислава к Новому году и радовались, что будем праздновать втроём, я из окна
дома увидела мужа, идущего в сопровождении каких-то лиц в форме. Ясно, каких
лиц! Всё потемнело у меня в глазах, сердце упало.У мужа лицо точно посерело.
Удар был неожиданным и жестоким. Значит, в течение месяца новый «красный
директор» высасывал из главного инженера всё, что мог в отношении завода, чтобы
теперь предать его властям. Значит, ни бывшее сидение в ГПУ, ни прекрасная
честная работа и восстановленный завод не оказались доказательством его
лояльного отношения, и пришёл момент ликвидации.
Всеволод Жданов,
последнее фото
Тогда я ещё этого не понимала и, конечно, не думала, что
вижу мужа последние минуты в жизни. Оба мы были как подрезанные. Я села рядом с
ним на диван, он обнял меня, и мы застыли. Люди шарили по всем нашим вещам.
Взяли все мои письма к Ваде, отобрали орден Ленина, фотоаппарат-лейку и всякие
вещи из письменного стола. Когда «лица» разрыли весь наш дом, они велели мужу
собрать вещи и идти с ними. Я провела Всеволода до выхода, мы крепко-крепко
обнялись и в последний раз поцеловались. Вместе со всеми муж сел в наш «Бьюик»,
и я осталась одна. Вся жизнь померкла. И одна мысль страшнее другой начали
мучить воображение: что если и меня увезут ночью, как уже увозили все эти ночи
других жён. И я не увижу даже сына моего. Или вдруг Ростислава тоже арестуют в
Москве, а меня не будет с ним. Нельзя мне оставаться здесь, но как можно скорее
ехать в Москву!
Обдумав весь ужас своего положения, я стала собираться в
дорогу, позвонила нашему шофёру с просьбой отвезти меня в Днепропетровск, но
получила ответ, что машина опечатана, и ему не разрешено её брать. Пришлось
сговориться с одним стариком, имевшим тачку, и на ней доставить вещи на
заводскую железнодорожную ветку, оттуда поездом до Днепропетровска.
Московский поезд уходил часа через два-три, и я имела
время поехать кое с какими вещами для мужа в НКВД, надеясь, что их передадут.
Но, конечно, просьбы мои оказались тщетны. Старик-носильщик, устраивая меня и
мои вещи в вагоне, похлопал сочувственно по плечу».
1 января 1938 года Эльна Жданова приехала на Курский вокзал
Москвы.Радость её, сын Ростислав стоял на перроне – бледный и сразу
осунувшийся: неожиданный приезд матери всё сказал ему. Большая и редкая дружба
и любовь сковывали и привязывали их друг к другу. Мерещились всякие страхи, и
всё же тогда ещё не верилось и не представлялось, что скоро и этому неполному счастью
придёт конец.
В Москве Эльна Эрнестовна находилась при постоянно болеющем
сыне-сердечнике с вечной думой и болью об отце и муже, в трепетном ожидании –
что-то должно выясниться. Должна же определиться полная невиновность человека,
ничем не грешившего, ничего не знавшего, кроме своей тяжёлой ответственной
работы на им же восстановленном, ему вверенном заводе. И жаловаться на жизнь Ждановы
тоже никогда не жаловались, чтобы за это привлечь мужа. Окружённые вниманием,
уважением со всех сторон, а также материальным достатком, они всегда и всем
оставались довольны.
………
«Вдруг вызывают меня на Лубянку «в такой-то день, в
такой-то час». Вот сколько лет прошло, далеко я теперь от всего этого, а пишу и
[пальцы] дрожат, как тогда. Это знает всякий, кто вызывался туда…
Назначили мне к шести, но вызвали к следователю наверх
только в десять часов. И у него в кабинете я долго сидела, пока он что-то
писал, уходил и приходил. Потом, наконец, стал расспрашивать меня о муже, и
чтобы я отвечала всю правду. Смешно, что же я буду скрывать? Конечно, правду;
вот, что здесь пишу и ему говорила: о служении мужа Советскому правительству
можно судить по его блестящей работе. На это, к моему удивлению, этот
молоденький следователь мне отвечает:
- Работа не свидетельство, вредители именно так и делают.
- Ну, тогда мне вам больше нечего сказать.
Опять потекли дни работы и тихого пребывания с сыном,
всегда вдвоём. Приходили к нам друзья и уходили; и точно у всех людей стоял
стон в душе, ведь почти не существовало семьи, где не было подобного же горя. На
Лубянку меня вызвали ещё два раза и опять отпустили. Какая-то страшная игра».
А в отношении Всеволода Жданова продолжалосьраскручиваться
следствие. С формальной точки зрения дело оформлялось безукоризненно с
соблюдением всех законодательных и процессуальных норм. Арест и обыск
произведены с санкции прокурора и на основании ордера горотдела НКВД. Протоколы
допросов и очных ставок подписывались обвиняемым с пометкой: «протокол читал, с
моих слов записано верно». Но, по сути, всё представляло собой грандиозную
фальсификацию.
Дознание вёл начальник отделения третьего отдела УГБ НКВД
по Днепропетровской области лейтенант госбезопасности Шумков. Обвинения носили
самый общий и расплывчатый характер, любая технологическая авария на заводе
представлялась результатом тщательно спланированных диверсионных актов и
вредительства.
На допросах 3 и 4 января 1938 года Шумков изобличал
Жданова в том, что с начала 1935 года тот являлся активным участником
антисоветской правотроцкистской организации. В целях расширения состава
организации завербовал в таковую шесть человек из числа бывших ответственных
работников завода, которые по его заданиям проводили организационную и
практическую подрывную работу. Через завербованных лиц, а также сам лично
осуществил ряд крупных вредительских актов на заводе имени Дзержинского, чем
причинил громадный ущерб государству.
Но даже в чекистских застенках Всеволод Жданов имел
мужество противостоять давлению следствия.
Шумков: Следствие располагает данными, что Вами в организацию
были также привлечены Ф. Потоцкий – замначальника цеха водоснабжения и А. Сокол
– замначальника строительного цеха, которые по Вашим заданиям проводили
диверсионную и вредительскую работу. Вы подтверждаете это?
Алексей Сокол, на склоне лет
Жданов: Я это категорически отрицаю, никого из указанных выше
лиц я в организацию не вербовал и о принадлежности их к организации ни от кого
не слышал. Потоцкий и Сокол имеют преклонный возраст, и делать на них какую
ставку я не мог, поскольку стоял всё время вопрос о переводе их на пенсию.
Кроме того, строительный цех никакого строительства не ведёт, это дело УКСа, а
ведёт работы по ремонту зданий, инвентаря завода и так далее. Так что никакой
необходимости даже из этих соображений привлекать Сокола в организацию не было.
По завершении следствия дела передавались на проверку
экспертной комиссии. И лишь после её положительной аттестации составлялось
окончательное обвинительное заключение.
31 марта 1938 года при участии диввоенюриста Орлова
(председатель) и членовколлегии бригвоенюристовЗарянова и Кулика в
Днепропетровске начала работу выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда
СССР. Среди обвиняемых по делу антисоветской правотроцкистской организации
проходил 58-летний технический директор металлургического завода им.
Дзержинского Всеволод Иванович Жданов.
Главного инженера ДГЗ признали виновным в том, что он с
1934 года являлся активным участником правотроцкистской шпионской организации и
по заданию этой организации на протяжении 1934-1937 годов занимался шпионажем в
пользу одного иностранного государства. По выводу следствия, Жданов вербовал в
организацию новых членов и проводил через них большую вредительскую работу,
направленную на дезорганизацию нормальных условий работы завода. Председательствующий
Орлов огласилподготовленный заранее вердикт:
- Жданова Всеволода Ивановича расстрелять. На основании
постановления ЦИК СССР от 1/XII-1934 года приговор привести в исполнение
немедленно.
В 18 часов 50 минут заседание, продолжавшееся 15 минут,
было закрыто, и в тот же день в Днепропетровской тюрьме выстрелом из нагана в
затылок приговор привели в исполнение.
Ворошиловский
стрелок
В Днепропетровске, Днепродзержинске и по всем городам и
весям необозримого Советского государства, свирепствовала социалистическая
законность. Уже доходило до того, что, не дожидаясь вынесения приговора,
арестовывали жён подследственных как членов семьи изменников родины.
Так, 1 декабря 1937 года забрали Веру Сурину, супругу
секретаря парткома ДГЗ Михаила Рафаилова, суд над которым состоялся лишь 14
января 1938 года.
7 марта 1938 за три недели до суда над директором ДГЗ
арестована Мария Стефановна Манаенкова.
16 мая 1938 года в Москве арестована Эльна Жданова.
Верхом цинизма со стороны Днепродзержинского отдела НКВД
явилась расписка, взятая у Ольги Мениксар, сестры Эрнеста Мениксара,
техника-геодезиста завода Дзержинского. После приговора по первой категории в
отношении братьев Карла и Эрнеста, что на языке чекистов означало расстрел, и
последующего ареста жены Эрнеста – Марии Дмитриевны, Ольга Георгиевна Мениксар
взяла под опеку их сына, шестилетнего Арнольда. Теперь её обязывали воспитать
племянника в советском духе!
Карл Мениксар (тюремное фото)
Подписка
Днепродзержинск, ноября 15 дня 1938 г.
Я, нижеподписавшаяся Мениксар Ольга Георгиевна, даю
настоящую подписку Днепродзержинскому Городскому отделу НКВД в том, что мною
действительно взят на воспитание 29/IV-38 г. Арнольд Эрнестович Мениксар
шести лет – сын моего родного брата Эрнеста Георгиевича
Мениксара, репрессированного органами НКВД. Я обязуюсь взятого мною ребёнка
воспитывать в Советском духе, предоставить возможность посещения школы, следить
за ребёнком, чтобы он был одет, и приобретать ему всё необходимое. Я
предупреждена, что за воспитание взятого мною Арнольда Мениксара я несу полную
ответственность, в чём и подписываюсь: Ольга Мениксар.
Ольга Мениксар
Кажется совершенно находящим оправдание, что во время
гитлеровской оккупации Каменского, преподаватель 1-й школы Ольга Мениксар
возглавила отдел образования при городской управе, отвечающего за обучение
детей, имеющих немецкие корни. А при приближении Красной Армии в сентябре 1943
года эвакуировалась на Запад.
Немає коментарів:
Дописати коментар