неділя, 18 квітня 2021 р.

Виталий Шрамко "Мой дед Прокофий Терешин"

Терешин Прокофий Дмитриевич. Биография жителя Каменского, отдавшего своему заводу 40 лет жизни. 

Составлена из материалов автобиографии, начало которой написано самим Прокофием Терёшиным, а также записей детей и воспоминаний родственников. Примечания и дополнения добавлены внуком Виталием.

Родился я в бедняцкой крестьянской семье Дмитрия Терешина в селе Гриве Козельского уезда Калужской губернии в 1887 году восьмого июля.

Жить было тяжело  и мой отец уезжал из дома на заработки по заводам, на которых остановливался  на долгую постоянную работу в качестве слесаря на Днепровском Заводе в селе Каменском.

1 марта 1889 года в торжественной обстановке была задута первая доменная печь Днепровского завода ЮРДМО. Спустя два месяца вступили в строй коксовые печи, а через три – задута вторая доменная печь. К началу июля были пущены бессемеровское и сталелитейное отделения, а в конце 1889 года – железопрокатное и мартеновское отделения.

Сюда в Каменское в 1894 году отец забрал всю свою семью: жену Ксению, меня, Прокофия, моего брата Арсения и новорожденного брата Никифора. Он ликвидировал свое сельское хозяйство, продал дом со строениями и сараями, две лошади и начал свою рабочую заводскую жизнь. Вначале жили в селе Каменское у знакомого, он годом раньше переехал из нашего села Грива. Пока были деньги так и жили в съемной комнате.

Устроиться на хорошо оплачиваемую работу было делом непростым. Каждое утро сотни людей стояли у ворот в ожидании мастеров, отбирающих самых здоровых и сильных.

Первое время отец работал каталем, а когда оказалось, что он хороший механик, его перевели в механическую мастерскую. После перехода отца в механическую мастерскую ему, как семейному с тремя детьми, выделили комнату в доме на Нижней колонии.

1894г. Мне тогда было семь лет.

Получив жилье, отец с помощью братьев купил участок земли площадью 1100 квадратных сажень за 450 рублей в районе 7 Ново-базарного переулка и начал строить дом. Ему помогали мама и я. Из села Грива приезжали помогать братья отца Егор и Василий. Дом построили за один год, куда все и вселились в 1895 году.


Все - это: отец Дмитрий, Мама Ксения, я Прокофий, мой пятилетний брат Арсений и младший брат Никифор, которому исполнился один год.

В 1895г. отец определил меня в заводскую школу.


За шесть лет в 1900г  я успешно её окончил и получил два свидетельства об окончании. Обучение было бесплатным. Еще два года отец по договоренности с мастером обучал меня как подмастерья бесплатно, хотя работу я выполнял оплачиваемую.

В 1903 году мой отец устроил меня 15-летнего на работу в механический цех, где он сам работал слесарем, учеником токаря. Через три месяца я работал токарем.

С этого момента начался мой рабочий стаж. Оплата была 35 рублей с отчислением на нужды заводской церкви. Трудовой день 12 часов. Перерыв на обед 2 часа. Вполне успевал пообедать дома.


Механическая мастерская

В 1903 г. начались забастовки рабочих по поводу малой зарплаты и длинного рабочего дня. Но отец и я не участвовали. Забастовщиков разгоняла полиция, многих уволили с завода с желтым билетом. 12 января 1905 г.  в знак солидарности с бастующими рабочими Петербурга объявлена забастовка. В феврале 1905 г. - общезаводская забастовка. Предъявлено было 25 пунктов требований к администрации


1905 г. 14 июля - вызванные казаки дали залп по собравшейся у главных ворот завода

12 октября 1905 г. - политическая демонстрация в Каменском. Казаки стреляли в рабочих.

13 декабря 1905 г. - боевой стачечный комитет принимает решение о присоединении ко всеобщей политической забастовке.

25 декабря 1905 г. - в Каменское вводятся верные правительству части.

В 1905 году на заводе организовался профессиональный союз металлистов.

За время от нашего переезда в Каменское, к 1905году, у нас пополнилась семья, 2 сёстры Евгения и Александра и брат Иван, и самая младшая сестра Евдокия.

В 1907 году я вступил в профсоюз.

В нашей семье снова пополнение, сестра Мария.

Наш адрес. Запорожье-Каменское. Ново-базарная ул. 7й переулок, дом Рыбалки (дом 7).


Фото: Семья Терешиных в 1907 году. Я старший сын, мне 20 лет
В 1906 года 15 апреля на Пасху в парке возле Народной аудитории познакомился с девушкой Анастасией Павловной Кренниковой. Она и её две сестры Мария и Евдокия часто прогуливались в этом парке.

Отец их - Павел Людвигович Кренников с 1887 года жил в Верхней колонии с самого начала строительства завода. В 1897 году его жена Мария Стефановна с четырьмя детьми переехала жить в Каменское к мужу. А Анастасия с 1897 по 1904 год оставалась учиться в гимназии в Польше, где жила у родственников. После окончании гимназии Анастасия переехала к родителям в Каменское.

Она красиво пела, очень любила читать, разговаривала на польском и русском. Вероисповедование – католичка, как и её родители. Но я, как атеист на это не обращал внимания. У неё была большая семья. К 1906 году в семье Кренниковых было семь детей.

Её родители вначале были против наших отношений, но это нас не останавливало. Мы продолжали встречаться.

1907г. Мне 20 лет.

В 1907г. я женился на Анастасии Кренниковой. Мне было 20 лет, ей - 19. Получил жилье для семейных работников на Нижней колонии и переехал из дома моих родителей, которые на то время имели 7 детей.

Заработок мой за месяц составлял уже 45 рублей. В этом же 1907 году у нас с Анастасией родилась дочь Елена.

Подарки молодой семье помогли сделать мои родители.

Граммофон с двумя альбомами пластинок по 20 штук. 

Швейная машинка «Белошвейка» фирмы SINGER. Себе я приобрел фотокамеру Меркюр

Анастасия от родителей с Верхней колонии переехала ко мне в заводской дом для семейных работников завода на Нижнюю колонию. Дом был на четыре семьи, общая кухня и две комнаты на каждую семью. Жили на Нижней колонии до 1934 года.

В соседнем доме с 1913 г. жила семья Брежневых, которая потом переехала на Пелина. Анастасия, моя жена, говорила, что их сын Лёнька голубятник и хулиган. Но никто не видел в Леониде ничего плохого. Обычный уличный заводила молодёжи. А голубями увлекались многие. Очень уж строгая была Анастасия и потом удивлялась, как Леонида приняли в гимназию в 1915 году.


 Фото «голубятника» Павла Латышева (слева), у которого Брежнев брал голубей. Латышев жил на ул. Обуховская.

Родители Анастасии были недовольны её замужеством. Считали, что брак неравный.
В 1909 г. умерла моя младшая сестра Евгения Дмитриевна. Простудилась, крупозное воспаление легких. Похоронена на заводском кладбище.

В 1909 г. у нас родилась дочь Ольга.

С 1909 года я посещал вечерние технические курсы 4 года, т.е. по 1912 год включительно и получил аттестат по их окончанию.

В 1910г. получил серьёзную травму на заводе. Перелом ключицы, двух ребер и сломана правая рука. Лежал в заводской больнице 2 месяца. Рука срослась неправильно. Но работать смог.

1910 год. Сестра Анастасии вышла замуж за Степаненко Петра Савельевича, который работал телеграфистом на станции Запорожье-Каменское.

1911 год. Выходит замуж сестра Анастасии Евдокия Павловна за Нестеренко Хрисанфа Васильевича.

В 1912г. У нас с Анастасией родилась третья дочь, Юля.

1910г. Мои братья. Арсений, Никифор и Я.

Арсений работал шофером у какого - то фабриканта в Петрограде. Никифор поступил в горное высшее училище в Екатеринославе на геолога.


1913г. Семейное фото.

Первая мировая война меня захватила в 1914 году, работающим на заводе. Призыву по мобилизации я не подлежал как ополченец. А когда стали и ополченцев брать, тогда на заводе таковых взяли на учет как военнообязанных, оставленных для работы на заводе, в число которых я зачислялся. Завод начал выполнять военные заказы.

В 1915 году меня перевели в токарно-снарядную мастерскую в качестве бригадира токарей по обточке снарядов.

1915 год. В нашей семье скорбь. На войне погиб мой брат Арсений в возрасте 25 лет.

В апреле 1916 года я принимал участие в забастовке рабочих всего завода, длившейся 3 недели и окончившейся частичным удовлетворением.

1 апреля бросили работу котельщики, получив сведения, что за март их зарплата будет ниже февральской. Администрация уволила всех участников забастовки. Тогда в знак солидарности с ними рабочие других цехов начали бросать работу. Стачка превратилась во всеобщую. Из пяти доменных печей работали две. Да и то их обслуживали военнопленные. Кроме повышения зарплаты и 8-часового рабочего дня было выдвинуто требование немедленно восстановить на работу всех уволенных.

Прибывают на подкрепление дополнительные силы войск и полиции. Директор объявляет уволенными всех, кто не приступит к работе. Но рабочие и не думали отступать. Прибыла правительственная комиссия, пригласившая на переговоры уволенных котельщиков. У одного из них, Я. Горшкова, посмотрев по расчетной книжке заработок, спросили, почему он, имея приличные деньги, принимает участие в забастовке. На это рабочий ответил, что его заработок намного выше зарплаты большинства, поэтому он бастует в знак солидарности с товарищами.

Зарплату вынуждены были повысить многим категориям рабочих. Но в то же время 360 человек были мобилизованы и отправлены на фронт, были арестованы М. Арсеничев, И. Беседов, А. Беспалов, И. Колюбаев. А. Губа, Д. Тюленев и другие. На этот раз меры были приняты жесткие – суд, ссылка, откуда они вернутся только после февральской революции 1917 года.

1916 год. Брат Никифор, получив специальность геолога, уезжает в Среднюю Азию на Балхаш.

В период начала революции и свержения царской власти, в феврале 1917 года, я продолжал работать на заводе, где в 1917 году снова вступил в члены профсоюза.

1918 г. 10 января - в селе Каменском была установлена Советская власть.

А с 24 апреля в Каменское вступают немецкие войска вместе с войсками гетмана Скоропадского. Завод возвращается прежним владельцам.

В 1918 году после ликвидации снарядного цеха я был переведен в механический цех в качестве токаря. А после тарифной реформы с проведением разрядной системы, категорий оплаты, с разбивкой работ и рабочих меня по выдвижению перевели в цеховую участковую и общезаводскую расценочные комиссии О.З.Р.К., где я работал 1,5 года,

Снова смена власти после прихода регулярной Красной армии в январе 1919 г.

В 1919 году для отпора деникинским банда проводилась мобилизация в Красную армию в Каменском участке, на учёте которого и я состоял, но по болезни (туберкулез) мне дали отсрочку и выдали об этом соответствующую справку, а потом выдали мне справку из военкома, как военнообязанного для работы в механическом цехе в числе 3 чел. токарей и несколько слесарей, по выполнению поступающей работы с фронта из оружия, как то: точили бойки для пулеметов и изготовляли бойки для ружей, для пушек легкой артиллерии и работы для речной флотилии бронепароходов.


В 1919 году для нужд Красной армии были изготовлены два бронепоезда – «Советская Россия» и «Советская Украина»

16 июля 1919 г. большевиками были арестованы: инженер прокатного отделения Днепровского завода Рысинский, служащий главной бухгалтерии Маге и служащий кирпичного отделения Шимкевич. Все трое увезены в штаб на станцию Воскобойня и утром на следующий день, после издевательств и глумления, расстреляны.

Семь раз в 1919 году в городе менялась власть. И каждая приносила погромы и расстрелы.


1919г. Атаман Н. А. Григорьев (слева) и В. А. Антонов-Овсеенко

1919г. 14 августа. В городе войска Деникина. В яхт-клубе банкет, посвященный прибытию деникинской флотилии в село Каменское. Во время банкета военные убивают сотрудника гимназии Ковалевича, по вине которого были отстранены от работы основатели гимназии Морозы Спиридон и Анна.


1919 г. 18 декабря - власть в Каменском (Днепродзержинск) перешла в руки Военно-революционного комитета. Председатель Ревкома - Максимов. Стали прибывать местные большевики. Деньги приказано брать всякие, выпущенные разными правительствами. Жизнь стала дорожать.

1920г. С 1 января советской властью введен комендантский час.

Зарплата рабочему 100 рублей, а буханка хлеба на базаре 1000 рублей. В связи с отсутствием денег рабочим начали давать зарплату металлом для обмена на рынке на продукты. Это повлекло сплошное воровство на заводе. Завод начал организовывать продотряды для добычи хлеба в селах. Но под Криничками селяне оказали вооруженное сопротивление. 7 человек продотряда погибли. Началась эпидемия сыпного тифа.

1920 г. июнь.

Одним из первых политических мероприятий пришедших к власти Советов стал суд над супругами Мороз. На протяжении пяти дней марта 1920 года в большом зале екатеринославской гостиницы «Франция» заседал революционный военный трибунал. Бывшую директрису женской гимназии Анну Оттовну Мороз и её мужа, учителя той же гимназии и редактора ежедневной общественной и литературной газеты «Отклики жизни» Спиридона Тимофеевича Мороза обвиняли в организации убийства М. М. Ковалевича.

Ревтрибунал под председательством Д. Лебедя приговорил супругов к высшей мере наказания - расстрелу. Ходатайство подсудимых во ВЦИК о помиловании было решительно отклонено, и в июне 1920 года карающий меч революции привёл в исполнение приговор над «лютыми врагами Советской власти, организаторами зверского убийства талантливого педагога и революционера Михаила Максимовича Ковалевича». Анна Оттовна и Спиридон Тимофеевич Мороз были расстреляны.

1920г. На Базарной площади был организован митинг и торжественное перезахоронение большевиков Арсеничева, Сыровца, Харитонова, Татаренко.

1921 год. Продолжали ремонт двух бронепоездов, но в августе завод был закрыт. Металлические листы для остальных бронемашин были разворованы. Оставленное небольшое количество рабочих было переведено в сторожа. В городе голод.

1921 год. Брат Иван Дмитриевич, закончив школу, поступает в мединститут.

1922г. По решению Каменского городского совета был установлен памятник погибшим революционерам, Прометей.

1922 год. Выходит замуж сестра Александра Дмитриевна за Латышева Павла Петровича.

1925 год. Иван, закончив мединститут, остается работать в институте. В этом же году женится на молодой сотруднице мединститута Брейте Адель Альфонсовне, которая кстати из Каменского
.

   Иван Дмитриевич Терешин  и его супруга  Адель Альфонсовна Брейте

 Остановка завода. 1923 год.


Продолжал без перерыва работать по своей квалификации на данном заводе. В дальнейшем революционном периоде гражданской войны состоял на военном учете. Была выдана мне, по особому распоряжению, учетная карточка для выполнения работ по военным заказам для больших и малых ремонтов, и нового вооружения бронебашенных бронепоездов. Этот заказ в 1923 году прекратился, а завод был переведен на консервацию, но я и еще один токарь были оставлены при механическом цехе для выполнения разного мелкого ремонта по водоснабжению и других работ.

В декабре 1923 года было опубликовано постановление Главметалла о закрытии Днепровского завода. Этому предшествовала статья Л. Троцкого о концентрации производства – чтобы спасти промышленность, надо полностью загрузить одни предприятия и закрыть другие. Население города уменьшилось по сравнению с 1913 годом более чем в три раза, а количество работающих на заводе – в пять раз.

Завод вновь начал запуск цехов после консервации с 1924 года, а в 1925 году 10 августа, по выдвижению пленумом завкома, членом которого я тогда состоял, меня перевели в ОЭТ тарификатором нормировщиком.

В июне 1925 года в Каменском состоялся показательный суд по делу инженеров Днепровского завода, которые обвинялись в том, что «выполняли заказ бывших владельцев и старались сохранить завод и квалифицированную рабочую силу». Арестовано было 20 "старых специалистов".


В 1925 году работники завода (в основном рабочий персонал) вызывались в отдел кадров. Им предлагалось сотрудничество с ВЧК по соблюдению социалистической законности и сообщению о нарушениях. Разговор заканчивался подпиской о неразглашении.

1926 год-- В отдельное предприятие - Вагоностроительный завод им.Газеты "Правда" - выделилось вагоноремонтное отделение завода им. Дзержинского.

1927 год. Директор завода Манаенков принимал работников завода с жадобами. Моя жалоба была о малой жилой площади для моей семьи. Манаенков обещал решить этот вопрос.

В 1927 году выходит замуж моя сестра Евдокия Дмитриевна за Филичкина Ивана Федоровича.


Иосиф и Мария Манаенковы вместе с детьми.

В 1928 году я был командирован от ОЭТ на 2-х месячные курсы технического нормирования станочных работ, по окончании которых я получил свидетельство.

В 1929 году в сентябре из ОЭТ меня перебросили на работу по нормированию в паровозное депо транспортного цеха, за которым меня и закрепили по штату с декабря месяца вышеуказанного года.

В конце мая 1930 г. на заводе начались чистки. Меня вызвали в Главную контору, где комиссия с представителем ВЧК проводила «беседу». Цель проверки - объяснение своих политических взглядов. Разговор длился шесть часов. Написал свою автобиографию. Оказывается, попал в списки беспартийных специалистов, которых «нужно проверить» и решить, оставлять или нет на заводе.

Особенно интересовались женой, Анастасией, имеющей польские корни. Её и отца Анастасии, так же вызывали в ВЧК.

Анастасия прекратила общаться с знакомыми поляками, а мои знакомые с нами. Особенно отдалились от нас семьи моих сестер Александры Латышевой и Евдокии Филичкиной.

Чистки на заводе им. Дзержинского

Документ, титульный лист которого мы публикуем, в то сложное время, думается, был характерен далеко не только для промышленных предприятий, одним из которых был завод им. Дзержинского. Чистка соваппарата шла по всей стране.

В данном случае в списки для снятия с работы внесены 27 чел., все металлурги. Из них с высшим образованием (от помощника главного инженера до начальников цехов) – 5 чел., со средним и низшим образованием – 22 чел. (в основном мастера и десятники). Примечателен тот факт, что все 27 – беспартийные (на это имеется особая графа). Еще одна графа. обращающая на себя внимание. -“Причины снятия”, Она двойная – “Политические”, и “Деловые”. Вот только несколько формулировок, относящихся к политическим причинам: -“политически неблагонадежен”, “противник Советской власти”, “антисоветский элемент. Имеет крупное хозяйство…”, “бывший офицер белых”. Ну, это еще понятно, а вот причины из этой же – политической – графы, которые на сегодняшний день носят ну просто курьезный характер: “не проводит рационализаторских мероприятий”, “подсиживает ответственных работников”. Правда, тогда, в 30-м, так не считали… В графе “Деловые” все несколько определеннее и ближе к нашим дням: от “относится к делу формально” и “занимается на работе пьянкой” до “старческий возраст”.

Под этим секретным документом стоят подписи двух видных чиновников на ДГЗ – помощника директора по труду Напрасникова и заведующего отделом рабсилы(?) Удовицкого. И приписка, сделанная рукой руководителя секретариата: “По распоряжению директора комбината Манаенкова: Дано задание уполномоченным по чистке совалпарата от Дирекции завода тов. Латураеву, Белич, Григорьеву и Кидулю проверить упомянутых лиц и в зависимости от проверки сделать соответствующие выводы”. И дата – 20 мая 1930 года.

Моя семья в 1930г.

В 1930 году были открыты специальные курсы, с выпуском инженеров механиков Высшего ФЗТК по набору студентов в металлургический институт. Я на них поступил и через 4 года обучения окончил.

Защитив дипломный проект, получил диплом с званием инженера по специальности механика технолога по холодной обработке металлов. Все, получившие диплом и звание инженера, по этому случаю фотографировались. Наряжались по моде так, как выглядели бывшие инженера. На работу и в город так не одевались. У многих одежда родителей и бабушек, из сундуков. Многих ругали за такой маскарад. Я стою в белой шляпе позади.


В 1930 году выходит замуж сестра Мария за Герберта Робертовича Муссо и уезжают в Москву.

1931 год. Младшая дочь, Юля поступает в Киеве в Художественную Академию. Собирали всей семьей.

1932-33г. Голодные годы. Нужна помощь младшей Юле, которая учится в Киеве в Художественной Академии.


1932 г.

Очень тяжело было в эти голодные годы работать, строить дом, помогать посылками дочери. Посылки в Киев доходили не все. Нельзя, что бы от посылки исходил запах съестного.  В этом нам помогала любимая Анастасией собачка Чарли. 

Если она прижималась к еще не отправленной, упакованной посылке, значит запах съестного чувствовала. Приходилось заново упаковывать посылку с большими слоями просмоленной бумаги.

Не повезло нашей Чарли, мужчина из соседнего дома её поймал и больше мы её не видали. Голодные годы!

1932г. Работал в паровозном депо транспортного цеха ДГЗ в качестве нормировщика разных станковых работ токарно-механического цеха.

В 1932 г. Начали сносить дома Нижней Колонии под строительство аглофабрики. Одновременно между строящимся Дворцом Культуры ДГЗ и улицей Сыровца за полтора года построили 37 двухэтажных домов на 8 квартир каждый. Весь этот район огородили металлическим заборчиком и назвали Городок. В эти дома переселяли людей с Нижней колонии. Этот городок существует и, в настоящее время.

1933г. Участие в строительстве дома по ул. Коммунарной.

До этого строительства, эта улица была застроена старыми домиками. Старое название её было – Четвертая Дачная. После неё, западне была Пятая Дачная (впоследствии – Братская). Часть домиков снесли, с дальнейшим вселением в строящиеся дома.

Хозяева домиков, что сносились, так же участвовали в этой стройке, т.к. им обещали выделить квартиры.

Для временного жилья этих людей был построен двухэтажный дом барачного типа, без подвода воды и канализации. Во дворе этого дома «переселенцев» была водоразборная колонка большой деревянный туалет. В последствии, этот дом останется, долгое время будет под номером 11, для временного жилья, при горжилуправлении. Потом Домнаремонт добавит ему еще один этаж, подведут все коммуникации и ему присвоят №44 к ул. Сыровца.

От станции Тритузная, которая была за перекрестком (пр. Пелина - ул. Спортивная) до ул. Кладбищенской (Сыровца) была протянута ж.д. ветка. Был построен строительный склад, который находился на территории теперешней 6 детской больницы и кооперативных домов Сыровца 53 и 55. Склад стройматериалов предназначался для строительства района жилых домов вдоль этой ж.д. ветки. Дома Сыровца 42 не было. Это был пустырь.

С этого склада нужные стройматериалы подводами подвозились к каждому строящемуся дому.

Дома строились силами будущих жильцов. Организовывались бригады. Им выдавали с этого склада строй материалы, к каждому строящемуся дому был прикреплен прораб, ему выдавали типовые чертежи. Будущие жильцы (рабочие ДГЗ и вагонного завода) после работы с семьями участвовали в строительстве этих домов.

Это были дома (сейчас на ул. Коммунарной) №1, №2, №3, №4 и т.д. до дома №14. Ряд домов (левая сторона, считая от Арсеничева) с четными номерами был построен вдоль железнодорожной ветки. Правее и намечалась улица Коммунарная Западнее еще ряд домов (нечетная сторона). Если смотреть по карте, только параллельно ж.д. ветке, т.е. домов 6 и12, а тем более 10а не было. Промежуток между домами – потом стал называться ул. Коммунарной. Название получившейся новой улице дали Коммунарная, потому что строилась коммунами (бригадами от цехов). Когда, оказалось, что место маловато, а желающих иметь жилье все добавлялось, построили поперек этой улицы еще 2 дома 6й и 12.

В строительстве дома участвовала вся семья. Все дома были построены за полтора года. Кстати, дома №13 не было, жильцов для этого строительства не нашлось – все отказались. Весь этот район домов назвали Новый поселок. ЖЭК взял на учет все дома, и квартиры распределили между застройщиками. Квартирная книжка моего дома сохранилась. После того, как были построены поперечные дома 6 и12 и между домами, улица превратилась в дворы с сараями, курятниками и т.д. Тогда название получившейся новой улице Коммунарная, перенесли на участок, занятый ж. дорогой и стали называть эту часть улицей Коммунарная. А два ряда домов остались по правую сторону улицы.

Не знаю по какой причине одному дому, построенному в 50-х годах по другую сторону Сыровца, присвоили адрес Коммунарная 22. Хотя если смотреть по карте, он на продолжении Коммунарной. Его часто ищут, но не все жильцы улицы знают, где дом 22.

В 1934 г. Мы получил квартиру в доме 9, в строительстве которого участвовала вся наша семья. Тогда названия улицы не было.

В этом же году средняя дочь Оля женится на Сергее Никитовиче Воронине и уезжают в Сталинград (Волгоград).

Фрагмент квартирной книжки тех лет.


1936 год Каменское переименован в Днепродзержинск.

В 1936 году старшая дочь Лена женится на Федоре Феоктистовиче Бибикове и уезжают в г. Серов.

 Фото: 1937 год. Мы с женой Анастасией Павловной.


1937 год. Жестокие года!


1937 год. В связи с закрытием заводского кладбища, новое кладбище начало свою работу далеко за городом в районе Самышиной балки.

В 1937 году младшая дочь Юля, по направлению начала работать учителем в школе в г. Гуляйполе.

В 1940 году старшие дочери Лена и Ольга уехали с мужьями на Восток. Лена на Урал, в Серов. Ольга в Сталинград.

В 1940 Юля вышла замуж и с внуком Виталиком жила в Гуляйполе.

1941 год. Началась война.

В июле началась эвакуация завода. На Днепровский завод подали 10 эшелонов для эвакуации оборудования, материалов и специалистов. Последние уезжали в товарных вагонах и на открытых платформах. Эвакуация шла круглосуточно.
Брат Анастасии Кренников Дмитрий Павлович круглосуточно участвовал в погрузке электрооборудования и не заезжая домой уехал на Восток


Эвакуироваться мы с Анастасией не смогли, поезда на восток были загружены, никаких билетов не было. Для эвакуации нужно было получить удостоверение, но населению его не раздавали.


Военные годы.

Обстановка в городе.

Заводы, фабрики и др. производства не работали, хотя и был приказ городской управы всем выйти на работу. Осуществить это было невозможно. Многое оборудование было вывезено советской администрацией, многое уничтожено, чтобы не досталось врагу. Об оставшихся в оккупированном городе бывших советских гражданах ни у кого «голова не болела». С точки зрения коммунистической власти, оставшиеся стали изменниками — пособниками врагу, вольными или невольными.

Отступая, советское командование взрывало дома, совершенно не учитывая тот факт, что в домах этих были живые люди. Хорошо известны всем были слова И. В. Сталина во время коллективизации, чисток и других репрессий: «Лес рубят — щепки летят» и ленинские изречения, что цель оправдывает средства и что все, что нужно для дела мировой революции, — морально. «Совесть — понятие, насаждающееся господскими классами для защиты своих интересов». Подобными мерками мерили и немцы. Судьбы гражданского населения интересовали их постольку - поскольку, как потенциальная рабочая сила. Городская управа не имела в достаточной мере ни самостоятельных прав, ни денежных средств, ни даже достаточного числа служащих и сотрудников. Она была марионеточной, но пыталась облегчить по мере возможности положение людей.

Город остался без света и воды.

В первые же дни мы начали чувствовать немецкую политику в национальном вопросе. Русским было приказано сдать радиоприемники, украинцы могли оставить. Украинцев освобождали из плена, русских задерживали. На работу принимали только украинцев, русским в работе отказывали. В немецкой комендатуре заявили: «Против украинцев мы не воюем. Наши враги — русские». Радость от прихода немцев начала рассеиваться, наступало похмелье. Немецкая политика начала проявляться: население раскололось на две части. В дальнейшем немцы старались только поглубже вбить клин национальной вражды.

В немецкой городской комендатуре стояла большая очередь. Это давали пропуска на выезд из города тем, кто жил неподалеку.

Вывешивались приказы, предусматривающие смертную казнь по самым различным поводам: за выход на улицу после 5 часов вечера, за ночлег посторонних, за не сдачу имущества, за отказ от принудительного труда и т. д.

Немецкие военные власти вначале никаких препятствий частной инициативе не ставили, а даже наоборот, ее поддерживали. На предприятиях началась регистрация рабочих и служащих, а в учебных заведениях — студентов и преподавателей.


На предприятиях, где гитлеровцам удавалось возобновить производство, патриоты различными способами его дезорганизовывали: выводили из строя станки и оборудование, устраивали аварии, уничтожали сырье и готовую продукцию. Диверсии проводились и на железнодорожных узлах, крупных станциях, в паровозных депо

Немцы платили своим рабочим и служащим из местного населения в основном старые советские довоенные ставки, на которые и в мирное время было очень трудно прожить. Люди получали в среднем 500–600, редко 1000 рублей в месяц, не считая вычетов, а на базаре хлеб стоил 80-100 рублей кило, сало и масло 1000–1500 рублей кило, молоко 50 и больше рублей литр, одно яйцо 10 руб. и т. д. Неудивительно, что люди научились все покупать микроскопическими порциями. Обычно сало и масло продавалось кусочками не больше спичечной коробки, а хлеб ломтями толщиной в один палец. И такой кусок хлеба стоил 8-10 рублей. На все остальные продукты цены были соответственные.

При покупках разрешается принимать сдачу только по законом установленному обменному курсу (одна государственная марка равна десяти рублям) карбованцев.

Команде полиции поручается проводить уличные и дорожные проверки. Конфискованные продукты должны сдаваться сельско-хозяйственному начальнику с выпиской квитанции о получении.

Так, как во время оккупации для населения не было ни работы, ни магазинов, то выживали обменом того, что имели дома на продукты в ближайших селах.

Базар.

Между обгоревшими лабазами стояли у заколоченных касс с лотками или сидели прямо на земле крестьянки или местные торговки, продавали населению свой нехитрый товар. Перед каждой был разостлан небольшой и обычно довольно грязный платок, на котором были разложены, смотря по сезону, два десятка яблок или груш, несколько кочанов капусты, две или три кучки картофеля, соленые огурцы и почти всегда семечки. 

У некоторых, кроме того, были пачки немецкого сахарина, соль, спички и немецкие, но чаще венгерские папиросы. Рано утром можно было встретить также молоко, творог, яйца, птицу, мясо и даже сало. Все эти товары, за исключением молока, были запрещены немцами для свободной продажи и потому торговцы их старательно прятали. Извлекались они из мешков и корзин, завернутые в довольно грязные тряпки, и продавались со всевозможными предосторожностями.

Около этих продавцов была всегда толпа покупателей, так как достать эти продукты было весьма трудно, в толпе можно было видеть людей, державших под мышкой печеный хлеб. Это жители продавали полученный по карточкам хлеб, чтобы купить себе других продуктов. Хлеб этот был почти несъедобным и состоял на три четверти из перемолотых каштанов, кукурузных отрубей и тому подобных «эрзацев», и, тем не менее, его покупали, так как другого хлеба не было.

На другом конце базара стояли густой толпой горожане, продававшие свои вещи, чаще всего одежду. Редко у кого можно было увидеть на руках новую или хорошую вещь, в подавляющем большинстве все это было старое, заношенное и часто дырявое. И все-таки крестьяне охотно покупали даже и это старье: ведь нового не было, и достать было невозможно. Несколько в стороне на низеньких скамеечках или просто на нескольких сложенных кирпичах сидели какие-то полуоборванные старики и старухи, и перед ними прямо на земле были разложены старые гвозди, винты, гайки, подсвечники, ложки, ножи, старые галоши, какие-то древнего вида украшения, тряпочки, старые ноты и книги.

Эти люди сидели на тех местах и с тем же товаром долгие годы еще при советской власти, приход немцев для них ничего не изменил. Впрочем, и для всей остальной базарной публики смена властей ничего не меняла. Базары при немцах сохраняли свой старый советский вид, только они стали грязнее и товары были дороже. Условия же торговли и состав продавцов остались неизменными.

 На базаре можно было прочесть местную прессу.




Среди продавцов и покупателей из местных жителей всегда можно было увидеть немецких солдат и особенного много их союзников: венгров, румын, словаков и итальянцев. Немцы больше смотрели и фотографировали непривычное для них экзотическое зрелище. Иногда они продавали спички, папиросы и сахарин. Покупали они почти исключительно семечки, которые они называли «украинским шоколадом». Щелкать семечки немцы сначала не умели, но довольно быстро научились и очень это занятие полюбили.

Далее идет рассказ от третьего лица. 
(внук Прокофия Дмитриевича, Виталий).
Так Прокофий Дмитриевич с родителями остались в Днепродзержинске.

Оккупационные власти вели строгий контроль местного населения: все жители подлежали регистрации в полиции, более того, им запрещалось без разрешения покидать места постоянного проживания. Нарушение любого постановления, к примеру, использование колодца, из которого брали воду немцы, могло повлечь за собой строгое наказание вплоть до смертной казни через повешение.

У родителей Прокофия, Дмитрия и Ксении возле дома (7й Базарный переулок, д. 7) был небольшой огород (две сотки), где садили картошку, а вдоль границ огорода росла, как бурьян, «рипа» (топинамбур). Картошку обычно крали воры, поэтому выручал топинамбур.

Квартира на Коммунарной была занята каким-то немецким военным по имени Герберт. Анастасия раз в две недели приходила показаться этому Герберту. Это было обязательно, иначе он, при её длительным отсутствии, должен был заявить в полицию. Анастасия, во время прихода, помогала его денщику готовить обед, остатки которого она брала в дом родителей Прокофия, где Дмитрий лежал больной. Заодно, она брала, для обмена на еду, свои вещи из квартиры, предварительно показав Герберту, что она уносит. Ей выдавалась какая-то бумажка для пока полицейским, которые иногда проверяли на улицах.

Весной, 1942 года из Гуляйполя приезжала Юля с маленьким Виталиком. Она привезла продукты, которые обменяла на свои рисунки (в то время ценились копии икон маслом). Прокофий изготовлял из дерева рамки для икон, которые покрывались золотистой краской, а потом лаком. Рамки и заготовки для иконок Юля увезла с собой в Гуляйполе. Пробыла в Днепродзержинске неделю и уехала вместе с Виталием. Остаться не могла, должна была явиться в Гуляйполе в полицию. Справка была там выдана на неделю. А здесь, в Днепродзержинске регистрироваться боялась. Могло открыться, что она комсомолка.

Зимой 1942 года умер отец Прокофия, Дмитрий Нестерович. Прокофий договорился за лошадь с санями.

Хоронили, за санями шли Прокофий, Анастасия, её сестра Антонина, Ксения и две соседки. Похоронили на городском кладбище возле Самышиной балки. Ни врачей, ни документов никто не требовал.

Приезжала Юля с Виталием, еще раз, весной 1943 года. Это было, где-то в мае. Как ей удавалось договариваться с немцами-железнодорожниками? В качестве платы, за проезд уходило три килограмма сала и сотня яиц.

Приказы были развешаны по городу 20 сентября. Утром, 21 сентября 1943 года, собрав чемодан и небольшой мешочек, вышли из города, по направлению Кринички. Говорили нужно идти к селу Анновка, но это далеко. Таков был приказ немцев. Ожидались бои в городе. Те, кто не ушел из города, привлекались к рытью окопов, а уклоняющихся – к расстрелу.

Мама Прокофия, Ксения идти не захотела, отдала нам два золотых колечка и иконку, и осталась дома в 7м Ново-базарном переулке. Остановились в с. Кринички у одинокой женщины. Муж её был мобилизован в августе 1941. Прожили у неё до 25 октября, пошли слухи, что Каменское освобождают. Решили идти домой. Возвращались через с. Николаевка, и через станцию Баглей. Анастасию удалось посадить на попутную подводу. Прокофий шел за ней пешком. В город пришли утром 26 октября. Немцев не было. Пошли сразу к маме и здесь увидели ужасную картину. Она лежала на пороге дома мертвая. На спине огромная рана, наверное, ножом. В доме подушки и матрасы порезаны, все перевернуто. Соседка сказала, что это были мародеры. Они искали золото. Соседка им отдала золотое кольцо и её не тронули. А у Ксении золота не оказалось, её пытали, а потом зарезали. У Прокофия произошел приступ. Потерял сознание, пошла носом кровь. Он винил себя, что если бы не взяли у неё золото, может она осталась бы жива.

Соседка побежала к площади, там она видела санитаров. Пришедшая военная санитарка привела его в чувство, дала успокаивающее. Он не мог больше находиться в этом доме.

Прокофий и Анастасия пошли к её сестре Антонине, она жила возле мельницы, на Сыровца. Там он остался, а Анастасия и Антонина пошли к убитой маме и организовали похорон. Им помогли наши солдаты, и к вечеру маму Прокофия похоронили недалеко от Дмитрия Нестеровича.

На следующее утро 27 октября Прокофий и Анастасия пошли к своему дому на Новом поселке (ул. Коммунарная). Но к 9 дому не дошли. Проходя мимо дома 14, их встретила знакомая из этого дома Янина Мамчиц. Она сказала, что дом почти пустой и они могут выбрать в нем себе жильё. Янина с мужем и сыном только вчера вернулись с Урала. Мужа звали Карл, он потом работал в КИПе завода. Они и до войны занимали квартиру номер 29, но до войны они жили с уплотнением. Вторую комнату занимала семья Кушковских, Генрих, его жена Стася и маленькая дочь Зося, которые так же не смогли эвакуироваться перед войной. Анастасия была в хороших отношениях с этими семьями. Так, как Генрих был хорошим конструктором и участвовал в восстановлении мартена-2, завод выделил ему отдельную квартиру в доме на Москворецкой.

Дом на Коммунарной 14, оказался в управлении ЖКО вагонного завода.

Заводом в ЖКО были назначены управдомами из жильцов, которые обходили квартиры и составляли списки жильцов и пустых квартир. По мере увеличения количества рабочих на заводе, заселялись пустые квартиры и часто в двухкомнатные квартиры вселялись две семьи.

Дважды, 10 октября и 15 ноября 1943 года, Прокофия вызвали в военкомат. В костеле, где был организован прием, два человека из НКВД подробно расспрашивали чем занимался в оккупации с 1941 по1943 год. После дал подписку о неразглашении разговора.

Были слухи, что в костеле нас проверяли представители Смерш.

После «беседы», как «бывшему в оккупации», 1 ноября оформили пропуск, и Прокофий приступил к работе в железнодорожном цехе нормировщиком. Но первые два месяца была работа по восстановлению и наладке работы цеха. Работал по 12 часов в день. Людей квалифицированных не хватало. В цехе работало много женщин и подростков.
Первая волна демобилизации началась в июле 1945 года.

Некоторые работы, по нормированию, выполнял дома после работы. Это были работы по уточнению норм на выполнение слесарных работ. Справочников не было. Дома, на подоконнике, установил тиски и выполнял слесарные работы, делая хронометраж.
Спал по 3 часа в сутки. Утром, по гудку, должен быть на заводе. Опоздание могло окончится судом или тюрьмой.

В заводе начали работать столовые, по талонам можно было получить паёк для семьи. Магазины работали не все.

В декабре получил карточки на питание семьи, на двух человек.

В доме отопления еще нет. На базаре удалось купить «буржуйку».

В комнате пробил в стене отверстие в дымоход соседней квартиры. Дрова из срубленных деревьев в Самышиной балке возили на самодельной тачке. Анастасия собирала уголь вдоль железной дороги, идущей рядом с цемзаводом.

В 1944 году из Гуляйполя приехала дочь Юля с маленьким Виталиком. Муж её, Иван пропал безвести. Зимовали 44й год вчетвером. В одной комнате три кровати и «буржуйка». На ней и еду готовили. В июле 1944г., Юля устроилась на работу учителем черчения, рисования и военного дела в школе № 19 и в педучилище. В 1945 году не прошла медкомиссию, в связи с бывшей болезнью туберкулезом. По рекомендации медиков, направили на работу в санаторный детсад №33, для детей, переболевших туберкулезом.


Детсад находился в городском парк


В 1946 году, здоровье Прокофия ухудшилось. Произошел инсульт. Особенно тяжелым и голодным был 1947 год. Переделал старую ручную кофемолку в мельничку для помола кукурузы, которую покупали на базаре. Варили кашу и пекли коржи. Умер Прокофий в 1947г. Похоронен на новом городское кладбище, возле Самышиной балки. На похоронах были Креннников Дмитрий Павлович и Креннников Иван Павлович, Анастасия Павловна, Юля Прокофьевнв, Виталик



В 50 метрах от могилы был геодезический знак, окруженный оградой из уголков. По этому знаку мы ориентировались, когда искали могилу Прокофия.

При написании биографии Прокофия Дмитриевича Терешина были использованы фотографии и материалы из следующих источников:

1. МУЗЕЙ ДМК

https://www.facebook.com/%D0%9C%D0%A3%D0%97%D0%95%D0%99-%D0%94%D0%9C%D0%9A-2028459340510638

2. Моє Кам'янське
https://www.facebook.com/groups/169404653553191

3. Белые пятна истории Каменского-Днепродзержинска Слонєвський О. Ю., Мороз О. М.

4. Оригинал автобиографии Терешина, семейные фотографии и записи.

5. Буланова, Н., 2011. Кам’янські етюди в стилі ретро. Дніпропетровськ,

6. http://dndz.dp.ua/town/istoricheskie-zametki/page/2


Виталий Шрамко 

Немає коментарів:

Дописати коментар