В
последнее время все сложнее объяснить почему дети должны
читать, очень трудно. Это даже трудней, чем показать, чем верующий в
моральном плане отличается от атеиста. Мало мы видели верующих,
позорящих род человеческий, и атеистов на грани святости? Этот вопрос —
какие нравственные качества отличают верующего? — я задал как-то
философу Константину Крылову, у которого способность к формализации
интуитивно угадываемых, но неопределимых вещей чрезвычайно высока.
— Любопытство,— сказал Крылов.— И благодарность.
— Почему?
— Любопытство — потому что им скучно жить в познаваемом мире. А благодарность — потому что хочется кому-то сказать спасибо.
Что касается отличий читающих детей от
нечитающих, все еще сложней. "Сколько ни читай, умнее не станешь",—
говаривал председатель Мао, сам человек весьма начитанный; рискну
заметить, что он ошибался, но прямой связи между интеллектом и
количеством прочитанного в самом деле нет. Нет такой связи между
прочитанными книжками и, допустим, добротой (хотя в доброго дурака мне в
принципе не верится — как сказала однажды Новелла Матвеева, дурак не
может быть добр, в лучшем случае безвреден). Наконец, способность
начитанного человека к рефлексии, сомнениям в собственной правоте и
смирению очевидна, но рефлексия, знаете, не всегда хороша. Иной скажет
"Я знаю, что ничего не знаю" — и взятки с него гладки, хотя бы на его
глазах публично упраздняли таблицу умножения.
И все-таки, видя читающего ребенка, я
умиляюсь, а нечитающего — интуитивно опасаюсь; книжные школьники
вызывают у меня приступ уважительной солидарности, а компьютерные или
байкерствующие — недоверие. И дело не только в том, что я вижу в этих
книжниках себя,— не такой уж я и книжник, скажем, по сравнению с
умниками Юрия Вяземского и с ним самим,— а в том, что некие драгоценные
качества в них все-таки есть; и ради этих драгоценных качеств ребенка
стоит приучать к чтению, да, через не могу, постепенно, хитрыми
методами, без наскока и нахрапа, но стоит.
По трем причинам.
Во-первых, у такого ребенка есть навык
преодоления сопротивляющегося материала. Адепты видеокультуры, у которых
книга вызывает примерно такое же снисходительное презрение, как лапти,
упускают из вида существенную разницу между книгой и любой визуальной
информацией: фильм требует куда меньших усилий для восприятия.
Видеокультура агрессивно лезет в глаза, музыка — в уши: чтобы слушать
музыку, необязательно, слава богу, знать ноты (хотя чтобы понимать —
желательно). Умение складывать буквы в слова, продираться через сложный
текст, прячущий свои тайны, скрывающий главное за чередой описаний и
отвлеченных рассуждений,— базовое. Читающий ребенок лучше мотивирован,
умеет сопротивляться, продираться, раскапывать клады; добыча информации
для него — не обуза, а увлекательная охота. Если он привык получать
информацию готовой, как в телепрограмме или видеоигре,— он не умеет
относиться к этой информации критично; ему лень протянуть руку за
яблоком — он требует, чтобы оно падало само, причем не на голову, а в
рот. И я не поручусь за его будущее — хотя в настоящем, очень возможно,
он ориентируется лучше книжника.
Во-вторых, читающий ребенок умеет сам себя
занять, а это для человека не последнее дело. Для любого другого
носителя информации нужна масса условий, начиная с электропитания,— а
книгу можно читать в любом шалаше, в безлюдной тайге, в плацкартном
вагоне; читающего ребенка не надо развлекать — он сам найдет себе
занятие, которое со временем будет увлекательней любой игры. Читатель
самодостаточен: ему для проживания интереснейшей жизни не нужны
партнеры, воспитатели и няньки; взял книгу с полки — и сам себя
обеспечил приключениями и советами. Возможно, во мне говорит ленивый
или, напротив, слишком занятой родитель, но что хотите со мной делайте, я
не умею развлекать детей. Разговаривать с ними — да. Защищать, если
понадобится,— естественно. А вот играть с ними — это мне и в детстве
было трудно.
В-третьих... здесь, пожалуй, самое сложное.
Читающий ребенок лучше коммуницирует с миром, поскольку у него есть к
этому миру вопросы; он вообще лучше — вопреки штампу — укоренен в
реальности, поскольку полнее и лучше ее видит. Навык чтения — это ведь
еще и навык считывания, то есть наблюдения и интерпретации. Чтение —
семиотическое занятие, поскольку оно — лишь проявление более общей
потребности видеть знаки и приводить их в систему, читать пейзаж, лица в
метро, новостную программу, в которой внешнее — всегда не главное.
Чтение есть вчитывание, вглядывание, улавливание примет. Кто это умеет —
знает о мире больше пассивного наблюдателя. Чтение — поиск вторых и
третьих смыслов, диалог с автором, который далеко не всегда настроен
выбалтывать свои тайны, куда чаще он говорит вовсе не то, что думает.
Сейчас многие изучают каббалу — это мода, пошлая, как всякая мода; но
ведь и каббалистика — частный случай все того же вычитывания смыслов
отовсюду, и если не превращать его в безумие или способ легкой наживы на
чужой глупости — это лучшее, что вообще можно сделать с миром. Его надо
читать. И книжный ребенок — будь он эгоистом, сладкоежкой, даже и
двоечником, что вообще-то часто случается с мономанами, хорошо знающими
только что-нибудь одно,— в любом случае более открыт миру и собеседнику,
лучше контактирует с ним, понимает его и в случае чего придет на
помощь. Кто не читает — тот этих призывов о помощи, раздающихся каждую
секунду и со всех сторон, просто не слышит.
Как заставить ребенка читать — я не знаю. То
есть я в принципе это умею, но все мои рецепты не универсальны. Внушить
мысль, что чтение способствует самоуважению, что это вообще престижно? —
глупость, да и что нам делать с ребенком, стремящимся исключительно к
престижу? Как его потом остановить? Начать читать вслух и остановиться
на интересном месте? — но много ли вы знаете книг, с которыми проходит
этот фокус? Объяснить, что в этой книге таится вся мудрость мира? — но
ребенок может ее не понять и разочароваться в чтении на всю жизнь.
Словом, из всех качеств любовь к чтению представляется мне наиболее
врожденной, наименее внушаемой. Можно научить медведя ездить на
велосипеде — да что там, я освоил соловил! (Объяснять долго, наберите в
сети.) Но научить человека, которого воротит от чтения, глотать книги —
задача почти неразрешимая. Разве что в нем сама собой произойдет некая
нравственная подвижка, и он поймет, что чтение — это еще и самый легкий
способ отличить своего человека в толпе. С ним можно обменяться
паролями. Этих паролей не дает никакое видео — именно в силу его
общедоступности.
Дмитрий Быков.
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/1997972?6341e1e0
Сегодня в ретро кинозале Центральной
городской библиотеки им. Т.Г. Шевченко
городской библиотеки им. Т.Г. Шевченко
украинская классика - фильм "Наталка
- Полтавка".
Фильм «Наталка – Полтавка» снят по одноименному
произведению Ивана Котляревского режиссером Иваном Кавалеридзе в 1936 году.
Фильм "Наталка-Полтавка" - это первая киноопера в украинском киноискусстве. Экранизация оперы
Николая Лысенко, которую композитор написал вдохновленный одноименной
музыкальной драмой Ивана Котляревского. "Наталка-Полтавка" уже давно
стала классикой украинской литературы, музыки, театра, кино. "Наталка-Полтавка"
- не иллюстрация песен, а полноценный кинопроизведение с блестящей работой
актеров.
Актеры: Катерина Осмяловская, Иван
Паторжинский, Григорий Манько, М. Платонов, Ю. Шестаковская, Степан Шкурат
Украинская девушка Наталка, дочь бедной вдовы Терпелихи,
скучает по своему любимому Петру, который ищет для себя и Наталки счастливую
судьбу на чужбине. Однажды в дом Терпелихи приходит выборный, чтобы посватать
ее за местного пана...
Немає коментарів:
Дописати коментар